«Что такое нынешнее тело в России?»: известный питерский хореограф в поисках MOÑ

Завтра и  послезавтра на  театральной площадке MOÑ  — премьера спектакля «Әңгәмә» / «Диалог». Фокус интригующего проекта направлен на  взаимоотношения отцов и  сыновей, а  отправной точкой стали отношения актера и  танцовщика Нурбека Батуллы и  его отца, именитого писателя Рабита Батуллы. Один из  членов звездной команды спектакля  — известный российский хореограф Владимир Варнава, чьи авторские балеты идут на  сцене Мариинского театра. «БИЗНЕС Online» в  канун премьеры «Диалога» поговорил с  Варнавой об  особенностях татарской культуры, балете «Билли Миллиган» в  театре им.  Джалиля и  стендапе о Петрушке в  стенах Третьяковской галереи.

Владимир Варнава:  «Исторически так сложилось, что 10 лет назад интерес к  современному танцу и  тому, что я  делаю, был другой, его было меньше.  А  балетный театр  — это один балетный материал. Я  по  молодости очень  злился на  танцовщиков, что они не  могут сделать то, чего я  хочу» Фото: ©  Сергей Пятаков, РИА «Новости»

—  Владимир, завтра на  театральной площадке MOÑ премьера спектакля «Әңгәмә» / «Диалог», где вы  заявлены в  качестве хореографа. Чем вас, ставившего свои авторские балеты в  Мариинке, работающего с  Теодором Курентзисом, и  прочее, привлек этот проект  — маленький спектакль в  Казани на  площадке вместимостью в  сотню человек?

—  Привлек Нурбек Батулла. Я  сначала не  был знаком со  всей командой спектакля, был знаком с  Нурбеком. И  всегда было желание с  ним поработать, потому что считаю его очень талантливым и  интересным художником. И  меня восхищает рост Нурбека за  последние 10 лет, честно говоря. Я  с  ним знаком с  тех времен, помню спектакль Адольфа Шапиро в  питерском ТЮЗе им.  Брянцева. Батулла был молодым артистом, который, будучи еще студентом, принимал участие в  спектакле мастера. Наверное, он  всегда тяготел к  танцу больше в  каком-то телесном проявлении. В  любом случае, это в  нем было  —  смешение школ, баз. И  мне очень понравилось, как за  последнее время Нурбек по  своим интересам сместился из  драматического существования в  сторону телесного, именно в  сторону современного танца.

—  Можно говорить, что у  самого Нурбека Батуллы уже появилось какое-то собственное лицо как у  хореографа?

—  Во-первых, он  приятный и  умный парень, и  с  ним интересно на  эти темы болтать. И  он  ищет, ищет честно и  это самое главное. Я  вижу честный поиск. Не  для того, чтобы обслужить зрителя, чтобы кого-то порадовать, а  для того, чтобы понять что-то про себя.

Владимир Варнава   — хореограф, танцовщик, педагог

• Лауреат высшей театральной премии России «Золотая маска» в  номинации «Балет / мужская роль» (2011, 2014)

• Победитель конкурса молодых хореографов международного фестиваля

современной хореографии «Context. Диана Вишнёва» (Москва, 2013)

• Лауреат национальной театральной премии «Арлекин» (2011)

Окончил Ханты-Мансийский филиал Московского государственного университета культуры и  искусств в  2007 году. В  2008–2012 годах артист балета Музыкального театра Республики Карелия, где исполнял ведущие партии в  балетах классического и  современного репертуара.

В  качестве хореографа дебютировал в  2011-м балетом «Пульчинелла» Стравинского в  Музыкальном театре Республики Карелия. В  рамках «Творческой мастерской молодых хореографов» в  Мариинском театре представил работы «Окно в  середину зимы» (2013) на  музыку Мередит Монк, Гевина Брайрса, Дэвида Ланга и  группы Sigur Rós, «Сохраняйте спокойствие» (2014) на  музыку Иоганна Штрауса и  Антона Аренского, «Глина» (2015) на  музыку Дариюса Мийо, Within (2017) на  музыку группы Daft Punk для проекта «Мечтатели».

В  2017 году в  Мариинском театре состоялась премьера балета Бориса Тищенко «Ярославна. Затмение» в  постановке Владимира Варнавы. Среди других постановок  — «Начало» (2012) на  музыку Эрика Сати, «Плюс. Минус. Ноль» (2013) на  музыку Арво Пярта, перформанс «Финмаркские дневники» для фестиваля в  Киркинесе (Норвегия), «Шинель. Балет» (2013) Ивана Кушнира  — совместно с  Максимом Диденко, «Пассажир» (2013) на  музыку Хенрика Гурецкого, Дьерта Лигетти и  Skin& Soap  — совместно с  Максимом Диденко, «Девочка со  спичками» (2013) на  музыку Дмитрия Волкова, «Записки сумасшедшего» (2014)  — совместно с  Женей Анисимовым, «Каменный берег» (2015) Александра Карпова в  Театре балета имени Леонида Якобсона, «Моцарт и  Сальери» (2015) по  мотивам кантаты Вольфганга Амадея Моцарта и  Антонио Сальери, «Видение розы» (2017) на  музыку Карла Марии фон Вебера и  Александра Карпова, «Петрушка» (2017) Игоря Стравинского в  Пермском театре оперы и  балета имени П.  И.  Чайковского и  Мариинском театре, «Айседора» (2018), «Ткани» (2018).

Прошел стажировку в  труппе Каролин Карлсон, Франция. В  качестве приглашенного солиста участвовал в  спектакле «Реквием» в  Театре балета Бориса Эйфмана и  в  спектакле «Заполнение пробелов» Русского инженерного театра «AXE». Автор и  участник проектов и  перформансов в  России и  за  рубежом.

То  есть, я  имел на  руках только вот такой стремительно развивающийся вектор в  виде Нурбека, а  дальше приехал в  Казань  и  познакомился здесь с  Ромой Феодори , с  которым  не  работал до  этого. Художница Василина Харламова, драматург Дина Сафина, музыкант Ислам Валеев. В  общем, ехал  к  одному человеку, а  приехал к  команде. Команда вся замечательная, очень нравится коммуникация внутри  — она совершенно не  вертикальная, а, наоборот, горизонтальная. Несмотря на  то, что  мы  все права делегируем  Роме, но  это  происходит очень естественно, с  доверием.  Феодори смотрит, анализирует и  с  точки зрения именно режиссуры как-то нас собирает.

Я  немного переживал, что  буду делать свой спектакль, Василина  — свой, более визуальный, Дина будет делать драматургию… И  мы  как лебедь, рак и  щука растянемся в  разные стороны. Но, думаю, что все в  порядке.

«Я  сначала не  был знаком со  всей командой спектакля, был знаком с  Нурбеком. И  всегда было желание с  ним поработать, потому что считаю его очень талантливым и  интересным художником. И  меня восхищает рост Нурбека за  последние 10 лет, честно говоря» Фото:  Василина Харламова, предоставлено театральной площадкой MOÑ

—  Как вы  формулируете собственную задачу в  этом проекте? Почему хореограф Батулла позвал хореографа Варнаву в  спектакль, где он  является главным артистом и  идейным вдохновителем?

—  Я  думаю, изначально Нурбек позвал меня тоже с  целью познакомиться. Я  не  сомневаюсь, что Нурбек сам все эти танцы  может поставить, но  в  этом и  фишка, чтобы обогатить себя. А  обогащаешься ты  от  получения новой информации, которая исходит либо из  книг и  обучающих материалов, либо из  коммуникации с  людьми. Папа мне всегда говорил: «Заплати деньги и  поговори с  умным человеком». В  нашем случае  — пригласи другого хореографа.

У  нас  происходит двухсторонний обмен идеями. И  мы  даже подумываем сделать что-то вместе. Я  Нурбека приглашал выступить  на  гала-концерте #Stageplatforma, но  он  уехал по  делам. А  так хотелось  бы сделать танцевальную штуку на  двоих. Мне кажется, у  нас в  теории должно быть хорошее сочетание, потому что я  беленький, европейский, светленький, а  Нурбек такой смугленький и  больше с  неким азиатским внутренним градусом, напряжением, оттенком.

«Я  не  сомневаюсь, что Нурбек сам все эти танцы  может поставить, но  в  этом и  фишка, чтобы обогатить себя» Фото:  Василина Харламова, предоставлено театральной площадкой MOÑ

—  В  афише «Әңгәмә» / «Диалог» заявлен как «спектакль-инсталляция». Это будет ближе к  пластическому спектаклю в  драматическом театре или скорее похоже  на  перформанс в  галерее современного искусства? 

—  Я  думаю, что вообще жанр до  сих пор еще определяется. Мне нравится, что работа очень свободная. В  балетном театре я  всегда чувствую некоторое напряжение, несмотря на  то, что люблю его и  давно работаю. Это связано с  довольно фиксированной и  четкой партитурой. То  есть, если ты  не  попросил людей включить лампочку в  каком-то месте, то  ее  никто не  включит. А  коммуникация у  таких свободных проектов другая, я  их  делал, например, с  театром АХЕ в  последние годы, свои какие-то танцсабантуи. Здесь ты  просто встречаешься с  родными людьми для того, чтобы провести время с  ними, и  финальный продукт уже не  имеет такое  значение, потому что захватывает сам процесс.

26 и  27  ноября на  театральной площадке MOÑ в  Нацбиблиотеке  РТ  состоится премьера спектакля-инсталляции «Әңгәмә» / «Диалог». Авторы постановки определяют эту работу как «попытку определить татарскую национальную идентичность через творческий диалог отца с  сыном».

Отправной точкой стали взаимоотношения актера и  танцовщика  Нурбека Батуллы , ставшего идейным вдохновителем этой работы, и  его отца  — народного писателя и  общественного деятеля Татарстана  Рабита Батуллы .

«Для меня каждый новый проект  — это возможность разобраться с  внутренними демонами. А  этот проект еще и  возможность поучиться у  мастеров своего дела: режиссер, хореограф, драматург, художники и  музыканты. У  каждого есть чему научиться»,  — говорит Батулла-младший.

Интересно, что «Әңгәмә» / «Диалог» собрал звездный состав авторов, лауреатов национальной театральной премии «Золотая маска»: режиссер-куратор  Роман Феодори   (худрук Красноярского ТЮЗа), хореограф  Владимир Варнава   (в  Мариинском театре идут его авторские балеты), драматург  Дина Сафина , актер Батулла-младший.

Спектакль-инсталляция «Әңгәмә» / «Диалог»  — это исследование глубинной памяти татарского народа и  национальной идентичности в  современном мире через частную историю, цель которой  — в  укреплении связи культуры прошлого и  настоящего.

Проект инициирован творческим объединением «Алиф» и  театральной площадкой MOÑ и  реализуется с  использованием гранта, предоставленного ООГО «Российский фонд культуры».

В  данном случае в  Казани у  нас абсолютно экспериментальный процесс. Мы  очень многое пробуем, много от  чего отказываемся, переворачиваем  — а  давайте теперь все то  же самое мы  станцуем на  двух-трехметровой лестнице. Конечно, в  балетном театре это невозможно. Там ты  говоришь: «Давайте все то  же самое станцуем на  лестнице». Отвечают: «Так, хорошо, на  какой лестнице мне начать? На  какую ступеньку спуститься в  следующую секунду?» А  тут просто  — давайте попробуем на  лестнице, и  собственно артист, Нурбек, начинает это адаптировать. Работаем этюдным методом, он  больше характерен для драматического театра, когда артист приносит какие-то наработки. Причем, Нурбек довольно много несет всего. Повторяю, мы  много от  чего отказываемся, но  при этом горшочек все равно варит.

—  Это спектакль об  отношениях отца и  сына, но  будет  ли в  нем какая-то история, сюжет, который смогут считывать зрители?

—  Я  уверен, что это не  будет танцспектакль. Я  думаю, что все  же у  спектакля есть нарративная линия (не  сказать, что прямо сюжет), и  Нурбек вербально эту информацию про папу передает. Но  также мы  пытаемся использовать его ресурс  — владение своим телом, чтобы он  был менее обслуживающим, как в  драматическом театре: а  теперь танец официантов и  идет музыкальный номер. Мы  пытаемся убрать границы между тем, где он  прямо, вербально передает информацию, и  где он  невербально передает информацию телом. Этим мы  занимаемся  в  третий период репетиций.

«Я  уверен, что это не  будет танцспектакль. Я  думаю, что все  же у  спектакля есть нарративная линия (не  сказать, что прямо сюжет), и  Нурбек вербально эту информацию про папу передает» Фото:  Василина Харламова, предоставлено театральной площадкой MOÑ

—  Также  в  аннотации спектакля заявлено, что  «Әңгәмә» / «Диалог»    — это  про поиски татарской идентичности, ее  сохранении и  прочее. Нурбек Батулла как раз один из  главных героев современной татарской культуры, но  многие люди из  команды, делающей этот спектакль, с  татарской культурой не  связаны. Это не  было для вас трудностью?

—   Надо сказать, что татарская культура очень серьезная, большая, и  лично у  меня как художника вызывает интерес и  всегда вызывала. Я  к  Олегу Ивенко на  фестиваль #Stageplatforma приезжал  множество раз в  Казань, я  бы вообще хотел сделать  что-то специфическое с  акцентом на  татарскую культуру, потому что мне это интересно. Плюс опять  же Нурбек  — довольно мощное ядро, представитель этой культуры, поэтому процесс становится еще интереснее. Это не  человек, который просто вырос в  Татарстане, ну  и  какое-то имеет к  ней отношение  — родители по-татарски не  говорят, извините, я  танцор… Нет, их  семья  — плоть от  плоти татарской культуры, их  отношения с  отцом  — это сердце, из  которого спектакль растет. Мне все это безумно интересно плюс у  меня есть такой  замечательный проводник этой культуры.

—  Не  могу в  этой связи не  спросить вас как человека, связанного с  Мариинским театром. Есть татарский балет Фарида Яруллина «Шурале», который много лет идет в  театре им.  Джалиля и  Мариинке. Почему он  так прижился в  Петербурге? Вы  сами танцевали в  «Шурале»?

—  Я  не  танцевал «Шурале». Во-первых, балет очень яркий, сказочный, но  в  то  же время довольно крепкий. В  нем нет ощущения, что ты  смотришь … Ты, конечно, ловишь себя на  том, что смотришь некую старую форму спектакля, но  Леонид Якобсон  — талантливейший хореограф, который и  сегодня актуален. «Спартак» Якобсона мне нравится в  разы больше, чем «Спартак» Григоровича, хотя как-то принято, особенно в  балетном сообществе, по-другому расставлять приоритеты. Я  себе отдаю отчет в  том, почему так получилось. Потому что «Спартак» Григоровича связан именно с  балетной техникой, там много прыжков, много маскулинности, людям нравится это танцевать. Но  «Спартак» Якобсона в  этом плане смотрится, если я  смотрю с  позиции хореографа, для меня он  более интересный, насыщенный, погружающий. Там по  режиссуре и  по  иллюзии, которую спектакль создает, сильно выше. Это, надо сказать, свойство Якобсона  — создавать другое измерение, иногда пользуясь академическими и, казалось  бы, устаревшими приемами, но  фишка в  том, что это работает. Там есть банальная арка, из  которой люди бесконечно выходят, она повернута на  три четверти к  зрителю, и  публика обманывается, не  зная, сколько там людей заряжено. Они делают парад, заходят за  кулису и  выходят по  кругу еще  раз. А  у  тебя ощущение бесконечного марша. Банальный, простой прием, но  он  работает.

А  у  Григоровича бутафорские цепи. Я  вижу, что они картонные, ненастоящие. И  в  его спектакле очень много такого  — в  общем, не  вечные приемы. Не  хочется наезжать на  мастера, но  в  моем приоритете балет Якобсона. Вообще я  считаю Якобсона недооцененным хореографом в  нашей стране и  безумно интересным.

Владимир Варнава  танцуя буквально каждым мускулом, он  показал трагедию героя песни  Александра Вертинского  Piccolo bambino, того самого, кто «был другом Магдалины, только другом, не  мужчиной» Фото: «БИЗНЕС Online»

—  В  общем, татарская культура должна быть  благодарна хореографу Якобсону за  «Шурале».

—  Можно так сказать. Тут еще такой  фактор влияет: Якобсон  — петербуржец, и, думаю, это дань уважения Мариинского театра ему  — сохранение этого спектакля в  репертуаре. Помимо того, что у  них есть в  репертуаре классный большой спектакль, они еще к  нему чуть более трепетно относятся, потому что понимают,  «Шурале» в  Мариинке  — это петербургский спектакль.

И  плюс опять  же, возвращаясь к  тому, что татарская культура очень яркая, богатая и  многообразная, она хранит в  себе несколько разных сочетаний. Какие-то вещи остались от  язычества, а  также система ислама. Все это миксуется в  интересной, сказочной форме, она действительно тебя развлекает. Современный танец, возможно, сейчас пытается иначе переосмыслить момент развлечения зрителя, но  там он  довольно конкретно и  буквально представлен. Мы  должны понимать, что это было, во-первых, очень давно, во-вторых, имеет место быть сегодня. Поэтому я  этот спектакль люблю.

Ну  и  главный герой, сам Шурале, он  действительно экстра выразительный, и  по  пластике, и  по  характеру. Я  думаю, что любой артист, в  котором есть страсть, с  удовольствием за  эту партию берется. Партии бывают разные, где-то надо меньше характера и  больше школы, поддать благородной крови. В  данном случае это вкусная, аппетитная партия.

«Я  к  Олегу Ивенко на  фестиваль #Stageplatforma приезжал  множество раз в  Казань, я  бы вообще хотел сделать  что-то специфическое с  акцентом на  татарскую культуру, потому что мне это интересно» Фото: «БИЗНЕС Online»

—  Еще один повод для вас приехать в  Казань  — фестиваль # Stageplatforma  Олега Ивенко. Как вы  оцениваете его усилия по  внедрению в  умы казанских зрителей, привыкших к  балетной классике, современной хореографии?

—  Если могу позволить себе оценивать, то  оцениваю на  пять с  плюсом! Признаться честно, возможно, в  первый год я  был в  этом проекте исключительно из-за добрых отношений с  Олегом, он  позвал меня, я  приехал. Но  сейчас, еще на  фестивале в  прошлом году я  как-то прикипел, очень сильно расположился. Несмотря на  то, что это по-прежнему балетный гала, но  посмотришь на  Машу с  Марселем Нуриевых, на  себя, на  номера Александра Могилева и  понимаешь, что в  этом довольно много смелого эксперимента.  Особенно для публики, которая привыкла ходить на  ту  политику, которую ведет театр имени Джалиля. Театр в  Казани не  ставит современные балеты, не  очень интересуется современным танцевальным искусством, это очевидно.

Я  вижу, что на  сцене во  время гала #Stageplatformа происходят очень важные вещи, именно эксперименты, не  важно, удались они или  нет. Олег делает смелые вещи. Он  берет музыку, которая, наверное, не  слишком соответствует вечеру, какой-то мальчишка с  барабанами… И  в  этом складывается какой-то ритм,  идея преемственности, своя идентичность у  этого гала-концерта. Каждый гала все равно берет хореографа за  руку  — это Габышев, Могилев. По-моему, это стоит дорогого. Я  не  знаю таких примеров, чтобы они происходили в  театрах.

Если какой-нибудь бывший солист Большого театра или неважно какого устраивает гала, все равно это часто делает в  «безопасной зоне»  — давайте вы  станцуете «Призрачный бал», дуэт из  «Спартака», потом еще Мауро Бигонцетти ставил номер 20 лет назад, давайте его станцуем, там минималистичный свет, мы  разденемся по  пояс и  все будет… Олег, мне кажется, мыслит по-другому. Не  конъюнктурно. Конечно, он  пытается выстроить с  аудиторией понятную коммуникацию, дорожку, чтобы они не  были сильно шокированы, но  при этом делает это довольно легко и  свободно.

—  В  этом году на  #Stageplatforma была мировая премьера балета «Билли Миллиган», ваши впечатления?

—  Впечатления самые теплые, смотрел с  открытым сердцем. Радуюсь всем инновациям, приходящим в  казанский театр последнее время.  Находясь в  зале, я  не  смотрю конкретно спектакль, а  вступаю в  диалог с  его автором (всей командой), цель не  в  том, что  бы употребить арт-продукт, а  узнать людей, познакомиться с  их  способом размышлять. Отсюда, ничего критичного или хвалебного сказать не  могу. Лишь только то, что очевидно, ребята работали искренне.  За  что уважение  и  любовь.

—  Когда все-таки современная хореография перестанет быть диковиной для российских региональных театров оперы и  балета?

—  Я  давно не  работал с  региональными балетными труппами, для своих проектов чаще беру артистов из  Москвы и  Питера  — из  Мариинки, Стасика, Большого. У  этих людей все равно сознание уже другое,  надо принять, что балетные танцовщики в  столице, несмотря на  общую законсервированность, у  них мозги сильно раздвинуты в  другие стороны. И  то, что у  Олега они танцуют в  «Билли Миллигане», об  этом свидетельствует. Они хорошо танцуют, они координируют, с  ними можно говорить (тут потише, тут погромче) не  только категориями «тяни стопу» или «ты  неверно исполняешь этот элемент».

«Я  вижу, что на  сцене во  время гала #Stageplatformа происходят очень важные вещи, именно эксперименты, не  важно, удались они или  нет» Фото: «БИЗНЕС Online»

—  Вы  сейчас меньше работаете с  театрами оперы и  балеты. Но  служите в  каком-то качестве в  Мариинке?

—  Я  чуть-чуть успокоился. Я  никогда не  служил в  Мариинке, но  делал там спектакли. Всего с  миниатюрами сделал 5-6 спектаклей, продолжительностью от  20 минут до  2 часов.

—  Вы  следите за  ними? В  репертуаре Мариинского театра числятся и  «Ярославна. Затмение» и  «Дафнис и  Хлоя»…

—  Я  не  слежу, у  меня не  получается. «Ярославна» с  «Дафнисом»  — очень разные спектакли. «Ярославна»… Я  был очень молодой, какого-то языка и  осмысления того, что  делаю по  языку, на  тот момент, не  наступило, поэтому я  там очень сильно увлекался режиссурой. Там у  меня события, действия, зритель должен все четко понимать, но  при этом мне не  хотелось быть буквальным, поэтому считаю, что благодаря этому контрапункту какая-то интересная энергия в  спектакле присутствуют. Я  его на  видео пересматривал не  так давно. Мне в  целом понравилось. Я  понимаю, что сейчас такое не  делаю и, наверное, уже не  буду. Но  прикольно, что тот человек таким образом размышлял. 

  А  «Дафнис» другой  — он  уже про телесность. Там меня интересовало, как двигается тело. Я  попытался убрать всякий нарратив, всякое доминирование повествования, поэтому там час довольно антропоморфных сцен, которые перетекают друг в  друга, и  можно обращаться к  своим впечатлениям, наверное, как и  водится в  экспрессионизме, а  это очень экспрессионистская музыка Равеля. Я  попытался таким  же сделать танец, чтобы он  больше производил впечатление, чем тащил тебя за  руку по  какому-то сюжету. И  для меня это ценный рост с  точки зрения хореографа, мне нравится, что эти два спектакля так отличаются. Для меня это  качественный рост.

—  Читал несколько критических статей о  ваших спектаклях в  Мариинке, авторы к  вам были довольно суровы.

—  Вначале меня это волновало,  было обидно  — работаешь столько времени, а  потом упрекают. Но  в  целом у  меня выработался к  этому иммунитет, легкое отношение.

—  Сейчас вам интереснее увидеть как зрителю спектакль в  академическом театре оперы и  балета или быть в  жюри «Танцев на  ТНТ»?

—  Мне интересно везде, чтобы себя не  обидеть. Исторически так сложилось, что 10 лет назад интерес к  современному танцу и  тому, что я  делаю, был другой, его было меньше.  А  балетный театр  — это один балетный материал. Я  по  молодости очень  злился на  танцовщиков, что они не  могут сделать то, чего я  хочу.

Проблема в  том, что я  образование свое позднее получал в  среде современного, экспериментального искусства. Тот  же театр АХЕ, с  которым я  провел кучу лабораторий. Они мажутся, красятся, убивают сцену, работают с  фактурами, с  явлениями, огнем, с  водой, танцуют, поют, читают  рэп. Нет предела, так скажем. Но  они пришли из  драматического театра. Балетный театр к  такой свободе вообще не  готов. И  я  захожу с  понимания того, как это может быть, и  пытаюсь их, танцовщиков, заставить к  этой свободе прийти. Но  никого невозможно заставить. Это с  годами для меня стало интересной платформой, на  которой можно найти новое, яркое воплощение для некоторых идей. Конечно, хочется, чтобы все были заряжены и  верили. Но  в  «Ярославне» у  меня было около 70 человек только на  сцене и  заразить каждого верой в  то, что вы  сейчас двигаете современное искусство, невозможно. Поэтому ты  относишься к  ним как к  функциям. Я  этого не  люблю, но  иногда приходится в  себе этот рычажок поворачивать, имея дело с  подобными вещами.

«У  него своя точка зрения, свой фокус на  то, что он  делает. И  вкус, безусловно, есть информация, есть осведомленность и  харизма. Если перекладывать на  танец, там должны быть три вещи: техника, страсть и  воображение. Все это есть у  Курентзиса» Фото: ©  Владимир Вяткин, РИА «Новости»

—  Вы  работали в  качестве хореографа у  целого ряда известных режиссеров в  драматическом театре  — Максим Диденко, Валерий Фокин? Насколько такая работа обогащает профессионально?

—  По  молодости, конечно, очень сильно обогащала. Потому что ты  приходишь на  мастер-класс, связанный с  танцем, и  европейский хореограф рассказывает про новое качество, про танцевальный текст. А  в  работе с  режиссером ты  погружаешься в  совсем иное поле. Учишься, как они выстраивают мизансцены, как они работают или не  работают с  жестом, с  ритмом спектакля, с  пространством. Допустим, у  Шапиро, где мы  с  Нурбеком впервые встретились, есть правило  — пока нет пространства, он  не  начинает этот спектакль. Интересно.

У  меня был всегда вопрос:  откуда начинается танец? Я  уже поставил балет в  Петрозаводске и  несколько миниатюр, не  понимая, откуда начинается танец и  правильно  ли я  все это делаю? А  потом у  знаменитого танцовщика и  хореографа Михаила Фокина прочитал, что танец может начинаться откуда угодно  — с  запаха, впечатления. Я  подумал: «Спасибо тебе, брат, ты  просто меня освободил». Я  просто выдохнул.

К  сожалению, преподаватели искусства балетмейстера тебе этого не  говорят.  Тебе говорят  — вот тебе методичка  — завязка, развитие. Это правильные формулы, но  они остаются в  теории. А  когда ты  уже непосредственно работаешь с  человеком, который много чего поделал руками… Хореограф  — довольно редкая профессия, поэтому я  ценю каждую возможность поболтать с  более-менее опытными хореографами, а  также со  своими сверстниками. Я  стараюсь идти к  тенденции не  отдаляться от  своих коллег, а, наоборот, как можно больше с  ними артикулировать. Для меня теплая дружба с  Нурбеком очень важна.

—  Еще вы  сотрудничаете с  Теодором Курентзисом, о  котором приходится слышать множество самых разных отзывов. По-вашему, в  чем феномен этого музыканта?

—  У  него своя точка зрения, свой фокус на  то, что он  делает. И  вкус, безусловно, есть информация, есть осведомленность и  харизма. Если перекладывать на  танец, там должны быть три вещи: техника, страсть и  воображение. Все это есть у  Курентзиса.

—  Вы  недавно делали с  Курентзисом проект в  Армении.

—  Да, я  приезжал. Его коллектив MusiсАeterna запустила проект, труппа MusiсАeterna Dance, там две потрясающие девчонки, представительницы Татарстана  — Айсылу Мирхафизхан и  Айгуля Бузаева. Мы  их  взяли, я  был одним из  тьюторов компании, которая вела кастинг. Это был первый проект Dance Company и  сразу заказ в  Армению. Они выбрали меня, чтобы я  сделал первую работу.

С  Теодором я  еще работал в  Перми на  «Петрушке». У  меня с  ним теплейшие отношения, безмерно его уважаю, и  каждая встреча с  Теодором, на  сцене или перед тобой на  стуле, она дает новую информацию. Последний раз мы  сидели до  четырех ночи и  говорили про Лепажа, Кастеллуччи, как он  с  ними работал. У  меня исключительно положительная коммуникация с  Теодором за  все шесть лет знакомства, и  лично для меня, и  по  работе. Я  думаю, «Петрушку» мы  тоже сделали очень классно. Я  смотрю и  понимаю, что там провис по  танцу, но  режиссерски  решил этот спектакль, как  мог. Тогда я  еще не  очень понимал, как в  балете передавать свои телесные идеи. У  меня это заняло сколько-то  лет. Я  помню, что на  репетиции придумал, как объяснить одну идею и  понял, что вокруг этого танцевал пять  лет. Но  по  факту с  первой мастерской в  Мариинке просил у  артистов это пять лет разными словами и  способами, но  это не  получалось. Однако ключ нашелся.

«Это видно, когда человек пришел танцевать хореографию ногами, или понимает о  чем сейчас идет речь, то, что его танец постепенно растворяется в  пространстве. Или как танцовщик управляет временем  — как замедляется, как ускоряется. Как он  работает с  плотностью своего движения» Фото: ©  Александр Кряжев, РИА «Новости»

—  Что можете выделить из  своих последних проектов?

—  Я  делал «Петрушку» в  Третьяковской галерее, но  это был спектакль-деконструкция «Петрушки» 2017 года, это был перформанс. Я  сделал такой стендап, рассказывал про то, какой был спектакль и  периодически какие-то части из  него показывал.

Признаться честно, премьера была два года назад в  Альметьевске, и  мы  ее  делали с  одним из  основателей театра АХЕ Пашей Семченко. Он  один из  самых невероятных клоунов, которых я  в  своей жизни видел. И  сказал ему, что  я, кажется, буду танцевать один и  хотел  бы сделать такую сцену, чтобы Балерина и  Арап были всего лишь частями Петрушки, а  не  отдельными персонализированными героями. Спросил: «Паша, через что мне пойти?» Он  сказал: «Используй кефир, крупнолистовой чай  — получаешь маску Арапа». Потом я  думал взять кетчуп  — кровавый Петрушка. Это был юмор, цинизм, сырая работа, которая, может быть, даже неприятная физиологически для публики. Но  в  Альметьевске все были очень рады. Сделали разовую акцию и  забыли.

Потом Третьяковка говорит: мы  делаем перформансы (что меня смутило), посвященные Игорю Стравинскому. Мой директор Лиза говорит: «Так у  нас есть «Петрушка». Я  туда приехал и  оказалось, что там ничего нельзя сыпать и  лить  — у  меня целая картина вылетает. Я  говорю  — давайте покажу видео на  огромной плазме. Они: «Нет, это видео очень поздно согласовано». Начались бюрократические штуки.  И  в  итоге я  вживую попробовал комментировать все, что происходит здесь и  сейчас, такой театр без кулис. И  это было прикольно. Это было ближе к  тому, что мы  с  Нурбеком сейчас тут делаем. Какая-то уже синтетическая форма, когда ты  выбираешь подходящий медиум, который тебе сейчас нужен из  ряда представленных,  — здесь буду через повествование, здесь попробую телом, а  здесь исключительно словами. Душил себя восемь минут микрофоном и  говорил текст питерского поэта: «Петрушка засмеялся и  сказал, что вы  все дураки, сказал и  перестал смеяться…».  Третьяковка была немного удивлена, все-таки они рассчитывали на  балетную форму. Наверно, это можно  назвать больше site-specific, чем перформанс.

«Саше (на фото  Александр Челидзе слева)  46 лет и  он  в  отличной форме, невероятно выразительный. В  свои 46 он  стал аккумулировать вокруг себя молодых людей и  как-то говорит мне, что сделал спектакль с  молодыми танцовщиками» Фото: ©  Илья Питалев, РИА «Новости»

—  А  что за  спектакль, в  котором все падают?

—   Грузинский танцовщик Саша Челидзе, я  с  ним 10 лет дружу и  работаю, это муза моего воображаемого театра. Много на  него сделал вещей, больших и  маленьких. И  оперный театр в  Германии, и  подвалы в  Петербурге. Саше 46 лет и  он  в  отличной форме, невероятно выразительный. В  свои 46 он  стал аккумулировать вокруг себя молодых людей и  как-то говорит мне, что сделал спектакль с  молодыми танцовщиками. Я  посмотрел, очень классная энергия. Говорю: «Класс, надо когда-то тоже что-то сделать». 

Спектакль идет на  Новой сцене Александринского театра. Мы  начали делать спектакль, в  качестве темы выбрали неустойчивость, падение  — состояние, в  котором сейчас все пребывают. Молодые смотрят YouTube, они видят, что танец может быть разным и  хотят развиваться. Они голодные, они в  16 лет танцуют порой лучше, чем мы  в  26. У  нас не  было интернета, мы  не  знали, как танцуют люди вокруг, соответственно, не  возникало конкуренции. У  них с  этим все в  порядке.

—  Несколько лет назад вы  мечтали, чтобы была большая, государственная компания современного танца, и  вы  бы там работали. Сохранилось такое желание, и  есть  ли надежда, что  такая организация появится?

—  Отчасти, из  этого намерения и  из  этих людей выросла MusicAeterna Dance.

—  Почему до  сих пор такой организации нет?

—  Что-то есть  — «Балет Москва», «Провинциальные танцы». Просто их  мало. Не  знаю. Художественный руководитель MusicAeterna Теодор Курентзис, а  хореограф, который все это собирает,  — моя подруга Настя Пешкова. Я  обсуждал с  ней много идей и  думаю, что это  так закономерно. Мы  с  Настей когда-то рассчитывали, что у  меня будет театр, и  я  ее  позову, а  получилось инверсивная ситуация. Думаю, что это, наоборот, прекрасно, потому что в  итоге мы  всем этим занимаемся вместе, нашим дружным семейством. Я  даю там классы, коррективы.

Мы  постоянно обсуждаем, анализируем:   что такое тело современного танцовщика? Что он  должен уметь? Мы  понимаем, что такое имперское, демократическое, тоталитарное тело,  но  что такое нынешнее тело в  России? Имперское тело  — это балетное тело, вертикальное устройство композиции, оси. Есть главный солист, есть его приближенная свита, кордебалет. Модерн  — это демократия, все танцуют со  всеми: мальчики с  мальчиками, девочки с  девочками, трио, дуэты, квартеты. Все друг друга касаются, используют горизонталь, нет конкретной иерархии. Идея современно искусства  — все равны.

—  Есть  ли ответ на  вопрос: что такое тело в  России сегодня?

—  Мы  артикулируем, мы  отвечаем. Это не  то, на  что легко ответить. Но, наверное, все-таки современный танец занимается идеями. И  человек становится не  исполнителем движений, а  исполнителем идей, концепций, мыслей. Это видно, когда человек пришел танцевать хореографию ногами,  или как танцовщик управляет временем  — как замедляется, как ускоряется. Как он  работает с  плотностью своего движения. Надо обратить внимание внутрь и  считать идею.

—  Как сегодня вы  и  ваши коллеги переживают все происходящее, что влияет на  мир культуры? Кто-то посыпает голову пеплом, а  кто-то напоминает, что любые изменения  — это всегда шанс для нового витка развития. Вот, знаменитый Лоран Илер уехал из  России, зато балетную труппу Стасика возглавил 24-летний Максим Севагин.

—  Это жизнь. Но, хорошоли, что Илер уехал? Для 24-летнего танцовщика Севагина  — да, для труппы  — не  факт. А  может, наоборот, хорошо, и  мы  воспитаем новых хореографов. Не  знаю. Но  то, что кризис  — время возможностей, конечно. Просто надо найти этот коридор возможностей и  им  воспользоваться, не  потеряв при этом себя как человека, потому что это самое сложное.