​Сценическое уравнение Дмитрия Язова с постоянно независимой переменной

Заслуженный артист Татарстана Дмитрий Язов отмечает свой полувековой юбилей. Обозреватель «Казанского репортера» пообщался с ним в стенах ставшего ему за четверть века родным Казанского государственного Театра юного зрителя.

Мы сидим в гримёрке артиста, до которой не так просто добраться по лабиринтам закулисья. Дмитрий Язов с неизменной улыбкой следит, как я удивлённо оглядываю комнату. Все стены её завешаны фотографиями и вещами тех, кто хозяйничает тут за туалетными столиками, а на потолке прибита шахматная доска с начатой партией. Творческий беспорядок – хочется шаблонно описать атмосферу этой небольшой, в общем-то, комнаты. Но это на наш, неискушённый, взгляд. Для актёров тут всё в полном порядке: они точно знают, что, на каком месте и для какой надобности здесь лежит. Вот на гвоздочке висят головные уборы, которые потребуются сегодня для выхода на сцену. Вот на столике – атрибуты, которые будут нужны по роли.

– «Все мы родом из детства», – сказал как-то Антуан де Сент-Экзюпери. Откуда родом Вы? – задаю я вопрос. И Дмитрий Леонидович всё с той же улыбкой бросает:

– А я родом из Казани, – и рассмеявшись, продолжает, – родился 17 марта 1972 года в половине первого дня, большинство-то ночью рождается, в железнодорожной больнице. Крестная долго-долго хранила клеёночку эту, которую привязывают к руке младенца. И родился я на два месяца раньше, вес был меньше двух килограмм, а когда выписывали, то он был ещё меньше. Живой? Живой. Ну и ладно, – Язов вновь заразительно хохочет. – Семья никаким образом с искусством связана не была. Я первый своего имени. Мама заканчивала торговое училище, работала на разных работах, отец тоже много, где работал, он был слесарь-ремонтник на заводе. Я и сам же не сразу в актёры подался. До восьмого класса доучился, пошёл в автотранспортный техникум. Потом я два года работал во втором пассажирской предприятии, программистом.

– Откуда же такой изгиб в судьбе?

– На самом деле, ещё со школьных лет. У меня всегда было хорошо с речью. Музыкой занимался. Мне нравились околотеатральные постановки. После школы одноклассница моя Юля говорит: «Ой, я в театральное хочу!» Потом мы пересеклись на просторах интернета. Я ей пишу: «Вот, Юля, ты хотела в театральное, а я поступил я». Кстати, поскольку я себя попробовал в разных отраслях, то из меня такой слоёный пирог получился, это и помогает мне быть разным в ролях.

– Самую первую свою роль помните?

– Да. В садике. Роль самого главного зайца. Раньше проблемы с местами в садике были, и матушка пошла в садик работать, чтоб меня туда взяли как ребёнка сотрудницы. И я три года подряд был в подготовительной группе, поскольку место оказалось только там. И три года я переживал выпускные утренники. Третий был мой. Сколько было там представлений, у каждого свой сценарий. Мне довелось участвовать чуть ли не во всех. А потом у меня было много ролей, но зайцев в моей творческой жизни больше не было. Зато были коты. А поскольку я мартовский, то думал: наверное, судьба.

– Кажется, в перечне из сорока ролей у Вас нет ни одного героя?

– Поначалу, конечно, было обидно: как это вот без главных ролей. А потом я понял, что хара́ктерные роли – они интереснее, тогда, всё, что в тебе лежит «слоями», можно удачно использовать. Это не правильное представление об актёрах, что они пустые сосуды, которые заполняют идеями режиссёры. Если актёр пустой, то его ничем не наполнишь. Каждый должен что-то изначально иметь в себе. А режиссёр просто направляет мысли актёра в нужное русло. В каждую роль вкладываешь что-то своё, личностное. Бывает не очень любимый спектакль, но роль в нём – сделал всё, что мог в предлагаемых обстоятельствах. Роль-то оживает с актёром. Персонаж должен быть прежде всего живой. Хотя доводилось видеть, как вместо персонажа по сцене ходит функция. Кукла, которая красиво одета, в свою очередь произносит текст. Даже маски – dell'arte – играются живыми людьми. А когда ходит функция… Приходится тогда играть и за себя, и за того парня. Бывают, конечно, ситуации, когда введенные в спектакль люди чувствуют себя скованно. Но приятно осознавать, когда они потом оживают, когда они выходят из состояния функции. А некоторые так и остаются функциями, – Дмитрий Леонидович берёт недолгую паузу. – Да, в каждую роль я вкладывался, но ведь в каждой роли до высочайшего уровня так и не дошёл. С каждым новым выходом на сцену я что-то ищу, меняю. Но есть роли, в которых уже ничего не исправишь. Потому что спектакль сошёл с афиши.

– А несыгранная мечта осталась?

– Был спектакль-притча «Очень простая история» пьесе современного драматурга Марии Ладо, где мне хотелось бы сыграть Петуха Петю. И я даже предварительно был назначен на эту роль. Но пришёл Ильфат Садыков… Нет, он работал шикарно. Но мне роль не досталась… Честно, никогда не мечтал сыграть Гамлета. Мне и произведение-то это не очень нравится. А вообще, жизнь у нас сейчас и так не пестрит красками, хочется комедий. Когда в жизни всё хорошо, тогда можно и трагедии посмотреть. А пока театр должен дать возможность зрителю забыться. Наша долгожительница «Здравствуйте, я ваша тётя» в Ярославле прошла при полном зале и принята была настолько горячо. Интересно наблюдать за зрителем. Он везде другой. И ярославцы смеялись не там, где смеялись казанцы, рязанцы, волгоградцы, брянчане. Много, где наша «Тётя» побывала, её уже на пенсию надо отправлять…

– Не напрягает такая разная реакция?

– Когда не ждёшь, а зал чем-то заинтересовался и зааплодировал, даже приятно: значит ты сделал нечто хорошее. А если ты ждёшь смех, то уходи из театра. Ждать что-либо – глупо. Были мы на фестивале в Таганроге. Выступал Театр киноактёра. Медийный актёр, из тех, что торгуют лицом, выходит на сцену, произносит реплику и ждёт реакции. А публика-то в зале очень своеобразная, фестивальная. Тишина. В глазах у актёра удивление. Но продолжает играть. И ждать реакции на следующую реплику. А реакции нет. И он обижается…

– Ну Вы-то вниманием зрителей не обижены…

– Бывает, что и ко мне подходят: «Ой, а можно с Вами сфотографироваться?» Соглашаюсь. «Ой, а у нас телефон разрядился». Достаю свой телефон, снимаю и прошу их номер, чтоб переслать фотографию. В соцсетях находят и пишут благодарности. Не так давно была забавная история. Я люблю вечерами гулять по городу. Есть в Казани очень хорошие тихие места. Вдруг подскакивает женщина: «Вы – классный!» И убегает… А я стою и думаю: что это было? Потом она нашла меня в соцсетях и написала: «Вы, наверное, приняли меня за сумасшедшую? Но я не нашла ничего другого сказать». Мне приятно, что люди так реагируют. Наверное, я чего-то добился в той жизни…

– А где Вы гуляете? Расскажите о своей Казани.

– Тихие улочки с домами XVIII, XIX, начала XX веков. Они имеют своё лицо, свой характер. Таков переулочек, где стоит Дом Арбузовых. Так же, как и улица Ульяновых. Или улочка Низенькая. Там очень тихо. Люблю от улицы Гоголя пройти к Фуксовскому садику. Набережная вдоль Волги нравится. Левый берег Казанки как раз напротив Стадиона, Дворца водных видов спорта, там, где сады, узкие тропинки, борщевик растёт. И так хорошо! Нравится с рюкзачком, где всё для пикника, пройтись от озера Лебяжьего к Юдинскому карьеру… Заметьте, все эти места по характеру разные. Такие же разные, как и я.

– Говорят, что на сцене артист душевно или духовно обнажается…

– А иногда и физически, – упруго бросает Дмитрий Леонидович. – Однажды на репетиции мне ровным тоном бросили: «Раздевайтесь»… Такое неуютство, когда зажигается свет, а ты в одних трусах перед зрительным залом… Слава Богу, мы не дожили до того, что и трусы – долой. Если брать больше нечем, то можно и голую жопу показывать. Один мой знакомый рассказывал как ходил на гоголевский «Ревизор» в Германии. То, что ревизором там были все персонажи по очереди, с этим я ещё смирился. Но когда на авансцене голыми чреслами трясут, это мне уже показалось странным. Для чего? Как всё-таки сегодня иногда не хватает классического спектакля! Без музыкальных вставок, без причудливых плясок. Спектакля красивого, неспешного… Так, как автором написано…

– Помните у Данте: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу»? Не знаю, половина ли это Вашей жизни, но где оказались Вы?

– Все говорят, что пятьдесят – это экватор, но я бы хотел прожить триста лет. Хочется узнать, чем же закончится всё это безобразие, – Дмитрий Леонидович коротко, отрывисто смеётся. – Я понимаю, что значит «сумрачный лес». А что будет дальше? Неизвестно. Такое блуждание в потёмках. Мне не хватает уверенности в том, что будет завтра, что всё будет хорошо. Хотелось бы иногда, чтоб не думать о завтрашнем дне. Но, согласитесь, жизнь была бы скучна, если б человек знал все свои шаги наперёд. А как же ошибки, на которых на своих надо учиться? С опытом мы меньше шишек набиваем, но это не значит, что их совсем нет.

– А у Вас много шишек набито?

– Да. Про что-то я считаю, что поступил не так, как должен бы был. Где-то я шарахнулся об землю с размаху. Хорошо, впредь буду умнее. Ну, это личное, в которое я не допускаю других. Личная жизнь на то и личная жизнь. Есть в ней и ошибки, которые до сих пор аукаются, – Дмитрий Леонидович вдруг замолчал, то ли подбирая слова, то ли принимая решение о том, стоит ли говорить об этом вообще. – Если меня что-то не устраивает в разговорах, то я предпочитаю либо отшутиться, либо промолчать. Как улитка боится оказаться без своей раковины, так и я… Ранки есть, которые не заживающие, они лишь слегка затянулись, и если их начать бередить… Зачем? Я сам-то только-только успокоился… Чтоб душевной боли было меньше… Поэтому есть заборчик, за который ни-ни… У меня и у самого ни нимба, ни крыльев нет, где-то вольно, где-то невольно, где-то и целенаправленно я тоже раны другим наносил. Я стараюсь быть не конфликтным. Но импульсивная реакция бывает слишком резкой. Потом мне самому становится неуютно, – Дмитрий Леонидович вздыхает.

На стене висит афиша творческого вечера. «Уравнение с одним неизвестным», – написано на ней. И начертана формула с цифрами, где 25 – количество лет, отданных Язовым сцене, 50 – его возраст, а 90 – возраст его театра. А между цифр – портрет мужчины в цилиндре. Вот он-то и есть то самое неизвестное, которое предстоит сложить как пазл из воспоминаний его друзей, коллег, поклонников, современников и из его собственных откровений.

– Значит, пришло время делиться, – смеётся Дмитрий Леонидович, но смех у него получается какой-то грустный. – Каждый человек обо мне знает что-то одно. Если эти знания объединить, то тогда, наверное, я целиком и соберусь. Я не боюсь этого. Единственное, что я всегда волнуюсь, чтоб нотки в песнях были спеты все точно, чтоб буквы не застревали на языке, а лились хорошей рекой, чтоб не выскакивали из памяти слова. Да, рассказывать о себе сложно. Но иногда надо.

Зиновий Бельцев.