​Сказка о счастье от студентов Казанской консерватории

Концертом симфонического оркестра Казанская государственная консерватория имени Назиба Жиганова открыла новый сезон. В исполнении студентов культурный обозреватель «Казанского репортёра» услышал раритеты русской музыки.

Вот уже семьдесят пять лет выходит к слушателям консерваторский симфонический оркестр. За это время за дирижёрский пульт вставали Салих Сайдашев, Ильяс Аухадеев, Джаляль Садрижиганов, Михаил Плетнёв, Алим Шахмаметьев, Гюнтер Штегмюллер, Лео Кремер… Сейчас прославленный коллектив выступает под управлением Евгения Афанасьева.

Один из ярких харизматиков Казанской консерватории, он приехал в Казань шесть лет назад, чтобы после Российской академии музыки имени Гнесиных учиться в магистратуре у профессора Сергея Ферулёва, да так и остался здесь. Теперь Евгений Афанасьев – сам преподаватель дирижирования, глава консерваторского Большого духового оркестра и художественный руководитель и дирижёр симфонического оркестра Казанской государственной консерватории имени Назиба Жиганова.

– Каждые полгода, год наш оркестр обновляется, – пояснил Евгений Афанасьев. – В его составе только студенты консерватории. Нам в первую очередь важно, чтоб учебная программа была выполнена, чтоб сыграться за короткое время, чтоб они были целостным оркестром, а не собранием музыкантов, которые сидят друг от друга на определённом расстоянии. Этого не случится, пока все не прорастут ушами друг в друга, пока не образуется связь на уровне нервных окончаний. У профессионального оркестра это занимает весьма длительное время. У нас приходится наступать на горло кому-то. И тогда все вздрагивают. Вновь приходящих в оркестр приходится заставлять, увлекать или заставлять увлекаться. Вообще, это тема для диссертации…

В программе первого вечера концертного сезона были представлены редко звучащие шедевры русской классики.

Открыло выступление молодых симфоников краткое вступление к опере «Хованщина», которое Модест Мусоргский назвал «Рассвет на Москве-реке». Долгий вступительный звук словно из небытия рождает восходящую бархатистую мелодию альтов. Её подхватывает солирующая флейта, уносит куда-то ввысь, и вот уже дрожащее тремоло скрипок и протяжное пение гобоев возвещают, что ночной мрак окончательно растаял, даря надежду на лучшее будущее страны и метафорически сопоставляя взошедшего на трон юного Петра I с восходом солнца над сумрачными башнями московского Кремля.

Евгений Афанасьев уверенными размашистыми движениями рук – словно орлиными крыльями – метафизически парит над необычайной красоты пейзажным рисунком, созданным плотным звучанием кларнетов, фаготов и виолончелей. Высокий, худощавый, невероятно пластичный, он сам становится частью музыкального полотна Модеста Мусоргского. Песенная тема «Рассвета на Москве-реке» отражается в живой мимике лица дирижёра, в каждый момент светящегося разными оттенками одухотворённого чувства.

Всего шесть минут длится это произведение, отражающее судьбу страны на переломе её пути. Шесть минут тревожного и волнительного размышления, воссозданного палитрой симфонического оркестра. Молодым оркестрантам в полной мере удалось превратить эту лаконичную зарисовку в глубокое философское размышление, столь актуальное для современного слушателя.

А публика в зале была чрезвычайно разнородна. Были и консерваторские преподаватели, наверняка слышавшие это произведение и в лучших исполнениях. Были и совсем юные ученики музыкальных школ, чей опыт постижения непроявленных смыслов музыкального текста ещё только начинается. Были и далёкие от системы музыкального образования меломаны, привлечённые в Государственный Большой концертный зал имени Салиха Сайдашева не часто исполняемыми произведениями. Но эта разница в мировосприятии сошла на нет после первого же номера программы. Зал, затаив дыхание, будто боясь пропустить что-то необычайно важное, вслушивался в выразительные светлые напевы, созданные воображением Модеста Мусоргского и усердием студентов Казанской государственной консерватории.

Вслед за этим ярким живописным произведением последовало другое – Концерт для фортепиано с оркестром фа-диез минор, opus 20, созданный Александром Скрябиным через двадцать два года после «Рассвета на Москве-реке», в 1896 году.

Если Модесту Мусоргскому в момент написания вступления к опере «Хованщина» было тридцать пять лет, то Александр Скрябин сочинил свой Концерт в двадцатипятилетнем возрасте. И первое авторское исполнение opus’а успеха не имело.

«Как исполнитель, г. Скрябин стоит ниже среднего уровня. Его сухой, слабый тон, жёсткий, деревянный удар, постная, механическая, лишённая всякой нюансировки игра сделали фортепианную партию слишком незаметной среди голосов оркестрового сопровождения. Фортепиано вязло в оркестре, как в болоте, чему способствовала и не всегда удачная инструментовка. Понять и оценить совершенно новую пьесу при таком невыгодном освещении, было затруднительно», – сообщала читателям «Русская музыкальная газета». Да и сам композитор был недоволен собственным исполнением.

Тем не менее, уже через шесть лет за этот Концерт для фортепиано с оркестром Александр Скрябин получил Глинкинскую премию, учреждённую меценатом Митрофаном Беляевым.

В концерте, открывающем очередной сезон Казанской государственной консерватории, солировал заслуженный артист России, народный артист Татарстана, профессор Евгений Михайлов. Его называют лучшим исполнителем произведений Скрябина. Сложность музыкального языка этого композитора напоминает совершенный, самодостаточный, замкнутый микрокосмос, проникнуть в который дано далеко не всем.

Нежные меланхолические, взволнованные образы, созданные Александром Скрябиным, в интерпретации Евгения Михайлова обретали особую лиричность и изысканность, воскрешая в памяти стилистику Сергея Рахманинова. Дело в том, что для первой части Концерта Скрябин выбрал ту же тональность, что и Рахманинов для своего Первого концерта. И так же, как у Рахманинова, в произведении Скрябина лирическое начало не препятствует драматизации музыкального повествования, которое становится то воздушным, скерцозным, то сумрачно-сосредоточенным. Есть в этой музыке и что-то от Петра Чайковского, и что-то от Фредерика Шопена.

– Я не буду рассказывать про музыку. Она на то и существует, чтобы каждый её почувствовал сам, – был категоричен Евгений Михайлов. – Гейне правильно сказал: «Там, где кончаются слова, начинается музыка». Это фантастический интуитивный момент, который, как раз, и ценен для слушателя.

Концерт для фортепиано с оркестром фа-диез минор в репертуаре Евгения Михайлова уже три десятка лет. В этот раз казалось, что пианист играл пассажи, почти не касаясь клавиш. Нечто магическое, сверхъестественное объяло весь зал. Слушатели замерли, внимая каждому тончайшему отзвуку, всплывающему со сцены. Оркестр то аккомпанировал роялю, то соперничал с ним. Чувствовалось, что произведение Скрябина живёт здесь и сейчас, откликаясь на настроение солиста, музыкантов, дирижёра, публики…

– Как мы все меняемся, так и Концерт этот меняется, – улыбнулся Евгений Михайлов. – Это как раз и есть одно из главных очарований музыки, что она живёт в зависимости от момента, от настроения, от акустики, от инструмента, от возраста исполнителя… Да мало разве составляющих?

Вроде бы и публику не назовёшь неофитом в мире музыки, но после каждой части – а в Концерте Скрябина их три – по залу прокатывалась несмелая волна аплодисментов: вроде бы bon ton не позволяет разрушать единство произведения, но ведь и эмоции зашкаливают. И поэтому, когда затихла последняя нота, слушатели не стали себя сдерживать и одарили шквалом оваций и Евгения Михайлова, и оркестрантов, и дирижёра, сумевшего соблюсти гармонию в отношениях маститого пианиста и начинающих симфоников.

Завершала вечер Симфония № 1 соль-минор Василия Калинникова, созданная в 1895 году. Этот талантливый русский композитор сегодня не частый гость на концертных афишах. И даже прошлый год, ставший для композитора, умершего в самом расцвете творческих сил, юбилейным – сто пятьдесят пять лет со дня рождения, – не изменил ситуации.

«У него есть талант, но он ничего не знает и пишет грязно гармонически и кон­трапунктически», – безапелляционно отозвался о его Симфонии Николай Римский-Корсаков, несмотря на успех её у слушателей в разных городах России и за рубежом. И всё лишь потому, что Калинников принадлежал не к Петербургской школе. Римский-Корсаков даже не вчитался в присланную ему партитуру. Впрочем, он и про Мусоргского точно так же самоуверенно заявлял, что «он издаётся и исполняется только в моей обработке, без чего его сочинений допустить ни на программу, ни в из­дание нельзя». Но Модест Мусоргский всё-таки сумел остаться в музыкальном репертуаре, а Василию Калинникову не повезло: авторитет Римского-Корсакова закрыл ему дорогу на столичную сцену.

Между тем Первая симфония Василия Калинникова, написанная им в двадцать девять лет, очень напоминает Первую симфонию «Зимние грёзы» Петра Чайковского, – тот же лиризм, то же живое ощущение русской природы, та же кантиленность, полная сердечного тепла, трепетная и увлеченная.

– Мы же в учебном процессе, у нас не было времени выучить полноценную программу, поэтому мы повторяем произведения, сыгранные в прошлом учебном полугодии, – уточнил Евгений Афанасьев. – Нам хотелось сыграть настоящую русскую музыку, такую, чтоб отражала настроение времени и нашу ментальность. В Симфонии Калинникова всё это есть.

Спокойная певучая мелодия струнных пробуждает воображение слушателей. Она развивается, расходится волнами всё шире, заполняет пространство зала, мягко и нежно её подхватывают валторны, альты и виолончели, – это композитор рисует красоты Крыма, Волжских берегов, родной Орловщины. Главная партия первой части напоминает народную песню, побочная больше похожа на романс, пастельные тона музыки второй части создают идиллическое настроение, третья часть рисует картину народного сельского праздника, а четвёртая – всеобщее шумное ликование в смене плясовых, танцевальных и лирически-напевных тем.

– С одной стороны, Симфония эта не заиграна, а с другой, может так банально прозвучать, – размышлял Евгений Афанасьев. – Это как бы не сложный такой репертуар, попса. А все хотят играть Штрауса или Стравинского… Можно довести простые мелодии до пошлости, а можно услышать в них нечто потаённое. Всё зависит от того, сможет ли исполнитель найти ключик к пониманию замысла композитора.

Симфоническому оркестру Казанской государственной консерватории удалось рассказать музыкой Василия Калинникова о возможности дости­жения заветной мечты, о победе идеалов света и добра.

Может быть потому вечер, открывший новый концертный сезон Казанской государственной консерватории, и смотрелся как единое цельное законченное повествование о любви к родной русской земле: от оптимистического «Рассвета на Москве-реке» Мусоргского через драматизм волнующей магии скрябинской души к обретению гармонии и радости в Симфонии Калинникова – таков путь русского человека в сказочную страну счастья.

Зиновий Бельцев.