​Уроки венской классической школы от татарстанских симфоников

В Государственном Большом концертном зале имени Салиха Сайдашева стартовал «Бетховен-тур». Его программу оценил культурный обозреватель «Казанского репортёра».

К творчеству Людвига ван Бетховена Государственный академический симфонический оркестр Республики Татарстан обращался в своих концертных программах многократно. В прошлом году симфониям Бетховена полностью был посвящён X международный фестиваль «Рахлинские сезоны», после которого маэстро Александр Сладковский со своими музыкантами осуществил историческую запись девяти симфоний Бетховена, приурочив этот проект к двухсотпятидесятилетию композитора.

Но издать этот альбом так, чтобы запись была интернационально признана, в нынешних условиях оказалось невозможно: SonyMusic приостановила свою работу в России, на Mezzo и Medici.TV записи оркестра больше не показывают, деликатно умалчивая о причинах. И всё же Александр Сладковский не опустил руки, не поддался депрессивному пессизму, приняв как credo толстовское «надо жить, надо любить, надо верить!» и спланировав серию выступлений, презентирующих эту запись.

В «Бетховен-тур» вошли три «остановки»: Государственный Большой концертный зал имени Салиха Сайдашева в Казани, Московский концертный зал «Зарядье» и Санкт-Петербургская академическая филармония имени Д.Д. Шостаковича.

Если в «Зарядье» татарстанские симфоники выступают достаточно часто, то предыдущие концерты прославленного коллектива в Петербургской филармонии состоялись двадцать шесть лет назад, в 1996 году, тогда ещё под управлением Фуата Мансурова. Нынче за дирижёрский пульт встал один из интереснейших исполнителей испанец Сесар Альварес. К сожалению, сам художественный руководитель и главный дирижёр Государственного академического симфонического оркестра Республики Татарстан по настоятельной рекомендации врачей сейчас проходит курс лечения после перенесённого гипертонического криза и до конца месяца мы вряд ли сможем услышать его трактовки великой музыки. Мне вспоминаются его слова, сказанные им при подготовке программы «Бетховен-тура»: «Классику нельзя разукрашивать, как это делает, например, Кристиан Тилеман, которого я очень уважаю как дирижёра. У меня другой подход к музыке Бетховена. Бетховен – это не контурная карта, которую можно раскрасить в разные цвета».

С таким настроением я и вошёл в зал, ожидая, как поступит с музыкой последнего представителя венской классической школы маэстро из страны фламенко и корриды.

– На девяносто процентов моя творческая жизнь прошла в России, так что я, пожалуй, скорее российский дирижёр, чем испанский, – рассмеялся Сесар Альварес. – Россия мне многое дала.

Едва прозвучал исторический экскурс в творчество Людвига ван Бетховена, с которым выступила талантливый музыковед харизматичная Александра Нагорнова, на сцену быстрым шагом вышел один из сильнейших оркестровых дирижёров мира. Сесар Альварес поднялся на дирижёрский подиум и, почти не раздумывая, резким движением, напомнившем о пикадорах, проткнул дирижёрской палочкой завесу молчания, висевшую над залом.

С первых же тактов увертюра «Кориолан» погрузила слушателей в трагические унисоны, звучащие как троекратное веление рока, и отрывистые аккорды-ответы, исполненные непреклонного мужества. «Музыка гнева», как её, по-видимому, определял и сам Бетховен, если судить по «Разговорным тетрадям», стала исповедальной и для самого дирижёра: трагический конфликт с самим собой, с властью и со временем, – а мы помним, что Кориолан предпочитает изгнание подчинению чьим бы то ни было требованиям, – оказался чрезвычайно близок нынешнему состоянию, в который погрузился наш мир.

– Мы не политики, мы делаем искусство, – откровенничал Сесар Альварес. – У нас, вы знаете, был Франко, генералиссимус, диктатор, но он никогда не запрещал культурных контактов. Почему сегодня вдруг возникают какие-то запреты? Искусство должно объединять народы. Музыканты, которые всю жизнь играли немецких композиторов, русских композиторов, французских композиторов, говорят на одном языке – на языке партитуры. Это всё так некрасиво, то, что сейчас делается. У меня отменились какие-то выступления, оказались разорванными контракты. Но мне это всё равно. Сразу после звонка Александра Сладковского я начал оформлять документы для приезда в Россию.

Музыкальный мир бетховенского «Кориолана» чёрно-бел. Энергичные жесткие аккорды оркестра рисовали суровый и мрачный образ, который не способна смягчить даже мягкая лирика скрипок. Глубоко мрачное, траурное настроение, острота, напряженность непрекращающегося поединка романтического героя с роковыми обстоятельствами судьбы сохранялись на протяжении всего лишь семи минут звучания, но казались слушателям нескончаемыми и непреодолимыми.

Прозвучавший вслед за ней Концерт для двух фортепиано с оркестром № 10 Вольфганга Амадея Моцарта, где солировали два молодых пианиста – Филипп Копачевский и Ева Геворгян, показался резко контрастирующим по настроению с бетховенским шедевром.

– Не существует Бетховена без Моцарта, как не существует Моцарта без Гайдна, – уверенно произнёс Сесар Альварес. – Программа очень хорошо собрана. Концерт для двух фортепиано Моцарта полон романтики, точно так же, как и произведения Бетховена. Бетховен же был очень эмоциональным человеком. «Кориолан» построен на постоянных контрастах – добро и зло, свет и тьма, драматическое начало у него вертикально и лирическое – горизонтально…

Слушаю, а в голове – но ведь моцартовский Концерт не имеет столь выраженных контрастов. Впрочем, это одно самых загадочных произведений австрийского композитора: точно не известно, когда оно было написано, не ясно, как должен звучать завершённый вариант Концерта, нет точного понимания его идеи. И, похоже, что Филипп Копачевский и Ева Геворгян тоже не смогли до конца проникнуть в замысел Моцарта. В их исполнении Концерт был наполнен лишь бьющей через край жизнеутверждающей энергией юности благодаря внешнему блеску техники исполнения.

Моцарт уменьшил роль оркестра, сделав его скорее аккомпаниатором, чем ведущим голосом, создав при этом необходимое пространство для фортепианного диалога и позволив солистам продвигать музыкальное повествование через свои виртуозные партии. А сольные партии в этом концерте одинаково трудны и изящны: пианисты подыгрывают друг другу так, что трудно сказать, где заканчивается один нарратив и начинается другой.

Звукоизвлечение Филиппа Копачевского несколько мягче, нежнее, чем у Евы Геворгян. Да и стиль его игры – гармоничный сплав эмоционально-романтической натуры и рационально-аналитического понимания. Для Евы Геворгян характерно стремление проявить всё тембровое богатство рояля и яркая эмоциональность. «Звёздный» тандем в отсутствии ярко проявленной Моцартом соревновательности не смог в полной мере найти общий язык. И потому Концерт для двух фортепиано с оркестром показался всего лишь весёлой забавой, где игривое подшучивание двух солистов друг над другом и над оркестром красиво, но и только.

– Это мой первый опыт исполнения концерта для двух фортепиано, – призналась Ева Геворгян. – Я очень рада, что он у меня появился. И с Филиппом мы играем вместе впервые, хотя давно знакомы. Этот Концерт хорош тем, что каждый пианист может в нём выразить что-то своё. Мы в нём не конкурируем между собой, это всего лишь игра, поэтому нам с Филиппом удалось быстро договориться между собой. Разногласий у нас почти не было.

В первой части музыка жизнерадостная, живая, но уж слишком приторно-сладкая, чтоб быть похожей на правду. И почти мгновенный, малозаметный для слуха переход каденции в минорную тональность лишь подчёркивает искусственность напыщенного веселья. Во второй части Моцарт вновь вводит потаённую душевную боль, когда в оркестре внезапно начинает плакать гобой, а пианисты старательно не замечают этого. И, наконец, в финале яркость и напыщенность солирующих роялей достигают своей вершины, оркестру приходится смириться с этим, завершив Концерт коротким фееричным росчерком.

Это ли не основание поразмышлять над трагедией борющегося с самим собой героя? Это ли не повод поговорить о масках, которые мы надеваем, скрывая истинную сущность? И тогда станет ясно – откуда вырос бетховенский драматизм…

Бисируя, Копачевский и Геворгян исполнили мотет Иоганна Себастьяна Баха «Иисус, моя радость» в переложении для двух фортепиано. Это раннее сочинение немецкого композитора, написанное для заупокойной службы по жене городского советника. Основой мелодии у Баха становится колыбельная несравненной, потрясающей красоты, наполненная светлой скорбью и надеждой на воскресение.

– Мы с Филиппом долго думали, решали, какой bis играть, и вечером накануне концерта всё-таки остановились на этом мотете, – уточнила Ева Геворгян. – Он напоминает нам, что красота может спасти мир, и о том, что что бы ни происходило с нами, есть любовь к Богу, которая поможет всё выдержать.

Завершала программу бетховенская Симфония № 3 «Героическая». Здесь есть всё – и драматизм борьбы, и упорство в достижении цели, и гибель героев, и ликование победы. Эту Симфонию Бетховен считал самой удачной, самой любимой среди всех, написанных им.

– Сначала на титульном листе стояло посвящение Наполеону, но потом Наполеон объявил себя императором, и Бетховен в ярости убрал это посвящение, – размышлял Сесар Альварес. – Вот эти контрасты его характера, когда он мог внезапно взорваться, хорошо чувствуются и в «Героической».

Если принять за аксиому, что дирижёр разговаривает руками, то было очень любопытно наблюдать за Сесаром Альваресом. В какой-то момент он вдруг откладывал дирижёрскую палочку и начинал манипулировать руками. Причём, в движение приходило всё – от плеча до кистей рук. Потом он вновь брался за палочку, чтобы неким волшебным образом выуживать из воздуха звуки и отправлять их нужным инструментам. Затем вновь палочка оказывалась отложенной в сторону. Мне показалось, что когда музыка достигала накала, когда страсти, выраженные в ней, переполняли душу самого дирижёра, когда откровенность и исповедальность становились приоритетными в исполнении, тогда Альварес и сбрасывал с себя всё лишнее, мешающее прямому контакту – и палочка оказывалась в числе таких помех.

Стремясь добиться от каждого музыканта уверенности в его собственном превосходстве, испанский дирижёр был предельно искренен с каждым оркестрантом, сообщая ему нечто особенное и важное языком своего тела.

– Александр Сладковский совершил чудо. Он создал такой оркестр, такое звучание, какие редко встретишь, – сказал Сесар Альварес. – Есть множество оркестров, которые хорошо играют, но оркестров, которые имеют своё неповторимое звучание, свою манеру, очень мало. Это результат долгой работы с хорошим дирижёром, у которого произведение складывается в голове. Научить дирижировать можно и обезьяну, а вот услышать звучание музыки в голове и заставить музыкантов точно воспроизвести его – это особый талант.

«Бетховен-тур», задуманный Александром Сладковским и воплощённый его оркестрантами и испанским соратником, стартовал. Ярко, эмоционально, волнующе. Впереди ещё два вечера в лучших концертных залах двух столиц. И билеты на них уже раскуплены.

Зиновий Бельцев.