Даниль Хамидуллин: «Моя миссия — оказывать помощь и лечить людей»

Врач скорой помощи — о человечности, врачебной миссии и нарушении инструкций

Даниль Хабибрахманович Хамидуллин заслуженный врач РТ более чем с сорокалетним стажем работы. Он прошел на «скорой» разные ипостаси: от педиатра до кардиолога, до врача бригады интенсивной терапии, до начмеда станции. Теперь, в свои 70 лет, полон сил и бодрости — заведует подстанцией №2 казанской «Скорой помощи», учит работать молодежь, дает советы и опытным врачам. В его портрете — истории врача, который объездил со «скорой» весь город, объяснения, почему доктора и фельдшеры нарушают инструкции и грустная констатация потери авторитета врача в современном обществе.

Даниль Хабибрахманович родился в Пермской области, в городке Чердынь. По соседству с его семьей жила молодая пара: Нина Хмелина и Юрий Володин. Работали оба на «Скорой». В те годы бригада могла во время дежурства заехать домой, чтобы пообедать или поужинать. Чета Володиных порой во время таких визитов брала с собой Даниля, чтобы прокатить его на машине «Скорой помощи» пару кварталов.

Эта молодая пара стала идеалом для мальчика, образцом для подражания. Он «заболел» медициной в 12 лет и с тех пор с этой дороги не сворачивал.

— Я просто видел, что это двое самодостаточных, уверенных в себе молодых людей. Они были очень симпатичные. И по любому поводу, если что-то случалось в нашем доме, особенно с детьми, все бежали к тете Нине. При необходимости она привлекала мужа. Они были, так сказать, нашими лечащими друзьями, врачами. Мы тогда не знали слова «фельдшер». Они для нас были врачи скорой помощи. Став постарше, я узнал, что ребята, оказывается, окончили медицинское училище и работали фельдшерами, — вспоминает наш герой.

В 1971 году, когда подошло время выбирать профессию, Даниль поехал в Казань — поступать в медицинский. На Казани настоял отец: он очень надеялся, что хотя бы сыну удастся вернуться на родину предков — самому ему после войны пришлось уехать на Урал. Мечта отца сбылась: сын «пустил корни» в Татарстане.

Поступил наш герой на педиатрический факультет: в те годы пройти сюда было проще, чем на лечебный, а уж мужчин туда брали особенно охотно.

— Нас ведь в семье было четверо детей, и я — один из старших. Поэтому дети для меня были что-то такое близкое. Я умел с ними общаться, заботиться о них. А потому и учиться на педиатрическом факультете мне было по душе. Я окончил институт, мне выдали диплом педиатра — и тут же вручили разнарядку на работу: «Едешь в поселок Шугурово Лениногорского района. Там больница на 100 коек, будешь участковым педиатром», — вспоминает Даниль Хабибрахманович.

В то время молодой специалист был уже женат, в семье росла маленькая дочка. Жена протестовать не стала: собралась с малышкой, и семейство отправилось в Шугурово, в поселок нефтяников. Туда, где «вставала на крыло» татарстанская нефтедобыча — и поднимала за собой всю окрестную землю.

В шугуровской больнице молодой педиатр был, по сути, земским врачом — как говорят многие герои нашей рубрики, в районных больницах, вдали от больших городов, любой доктор должен быть готовым ко всему:

— Там приходилось все делать, никто не разбирал, педиатр ты или хирург. Кого привезли, того и лечишь. Если ночью дежуришь, кого-то привезут — оказываешь помощь. Приходилось и детей лечить, и взрослых, и травмы, и гинекологическую помощь оказывать при кровотечениях... — рассказывает Даниль Хабибрахманович.

Доктору на всю жизнь запомнился трагический случай, происшедший через месяц после того, как он приехал работать в Шугурово. В больницу во время его дежурства привезли пятилетнего мальчика с менингококцемией (как объясняет нам доктор, это менингит, протекающий молниеносно). Ребенок был в синих звездчатых пятнах, без сознания — он в буквальном смысле умирал. Молодой педиатр сразу понял, что за грозная болезнь перед ним — и что шансов практически нет: дети с такими симптомами в те годы выживали редко. Но Даниль Хабибрахманович поднял на ноги всю больницу: и главного врача, и заведующего терапией… Все сбежались спасать ребенка, но через час он умер. Врач вспоминает:

— Это был первый случай детской смерти в моей практике. Я ушел в соседнюю пустую палату и разрыдался там. Меня потом терапевт отпаивала чаем, успокаивала. Говорила, что еще и не такое в работе бывает, что я знал куда шел… Там были очень опытные врачи, которые много лет работали в этой больнице. Они очень помогали нам, молодым специалистам, войти в профессию. Уже столько лет прошло, но я им до сих пор благодарен за опыт, который там получил!

Отработав положенные по распределению 3 года, молодой специалист был волен сам решать, где жить и работать. Была перспектива переехать в Лениногорск, но в 1981 году решили вернуться в Казань. К тому моменту Хамидуллиных стало уже четверо — в Шугурово родилась вторая дочка. Даниль Хабибрахманович начал искать работу. Вариантов было немного — главным образом, нашему герою «светила» должность участкового педиатра в поликлинике.

Но как-то раз, проходя мимо Чеховского рынка, доктор встретил там знакомых ребят, которые учились с ним на параллельном курсе медицинского института, а теперь работали на «скорой». Те сказали: «Да о чем тут думать-то? Давай к нам, сейчас пойдем к главному врачу, поговорим». Наш герой пожал плечами: «Ладно, пойдемте».

— Через два часа я уже был сотрудником скорой помощи. И все, оттуда больше я никуда не уходил! — улыбается доктор.

Наш герой признается, что сначала было страшновато: остаешься один на один с пациентом, не зная еще, что у него еще болит. Врач должен принять тактическое решение — оставить больного с таблетками и назначениями, оказав первую помощь, или все-таки увезти на госпитализацию…

С тех первых дней прошло 42 года. За это время наш герой прошел огромную школу работы на скорой помощи. Начинал педиатром — по основной своей специальности. Через короткое время его отправили на обучение — и через 8 месяцев у Даниля Хабибрахмановича уже был сертификат кардиолога, ведь в те годы это была дефицитная специальность для «скорой». Через год молодого доктора перевели в бригаду интенсивной терапии, а через 8 лет он стал заведующим этим отделением. Дальше карьерный рост продолжился — наш герой 9 лет проработал заместителем главного врача по лечебной работе.

— А потом подошел такой возраст, когда надо думать: или продолжать так же качественно работать, чтобы от тебя польза была, или все-таки уступать место молодым. И я вернулся назад, на подстанцию. Здесь я уже 11 лет и заведую, — говорит доктор, кратко подводя итоги своего карьерного пути.

С 1981 года изменилось очень многое — нет уже ни той страны, в которой доктор начинал, ни того строя, ни того общества. Но жизнь продолжалась даже в самые темные времена. Например, 1992-й запомнился врачу не тотальным безденежьем и дефицитом, а тем, что его семья получила, наконец, отдельную квартиру — «трешку» в Азино. А еще за минувшие десятилетия, по словам доктора, разительно изменились люди: сегодня они потребительски относятся к медицинским работникам.

— Я не знаю, может, в этом виноваты и мы, медики, в какой-то степени, начиная от высшего руководства и заканчивая рядовыми докторами. Потому что были годы, когда медицину вообще ни во что не ставили, ликвидировали участковые больницы и фельдшерские пункты. Мы пережили все это. И сейчас, конечно, расстраивает, что былое отношение к врачам, фельдшерам, медсестрам уже не вернуть, оно утеряно. Тогда все было совсем по-другому. Мы когда приходили на вызов, нас встречали радушно. Чтобы кто-то что-то посмел нахамить, нагрубить? Чтобы кто-то посмел бригаду выгнать из квартиры, только потому что им что-то не понравилось? Разве можно было тогда, приехав ночью на вызов, услышать такое: «А что вы такой хмурый?» А какой я должен быть в полпятого утра, ни разу за сутки не присев? Или наоборот: «А чего вы улыбаетесь?». В общем, как будто ищут к чему придраться, чтобы вызвать конфликтную ситуацию. А бахилы? Разве тогда об этом думали? Да, мы приходили и, когда нужно было, снимали обувь. Потому что экстренность вызова заключается в том, чтобы быстро подойти к больному и быстро оказать помощь. Где уж там расшнуровывать ботинки. Ну а сейчас, если не надел бахилы, могут не впустить в квартиру. Или педиатры у нас жалуются: родители выносят больного ребенка с температурой в прихожую и говорят: «Тогда вот здесь смотрите». Это вот до какой степени люди изменились? — горько сетует Даниль Хабибрахманович.

По мнению нашего героя, на изменение отношения людей к врачам повлияла сама жизнь, которая идет вокруг. Ведь поколение Даниля Хабибрахмановича жило при социализме и строило коммунизм. Все верили, что доживут до коммунизма, и строили между собой совсем иные отношения, нежели сегодня.

«Скорая» и сейчас встречается с вызовами на массовые драки или, предположим, ножевые ранения. За последние 30 лет ситуации, в которых это происходит, изменились. Например, если раньше ножевые ранения часто встречались в уличных «разборках», то теперь причиной становятся преимущественно семейные конфликты. Нам только кажется, что мы живем в спокойном городе: на самом деле с такими случаями «скорая» встречается чуть ли не каждый день, как рассказывает доктор.

— Наши бригады порой сталкивались с «братками», — вспоминает наш герой. — Вот, например, поселок Мирный. Там всякие братки начали строить себе коттеджи. На один из вызовов туда приехала бригада — но вызвали «скорую» слишком поздно, пациентка уже умирала. Бригада попыталась оказать помощь, начала реанимацию, но наступила смерть. А сын этой пациентки выхватил пистолет, наставил на бригаду и сказал: «Делайте, оживляйте, иначе вы тут все рядом ляжете». Только через какое-то время он, уже немного отрезвев, понял, что действительно ничего уже нельзя сделать. Сказал: «Так, ладно, хватит», — вспоминает врач.

Для врачей были разработаны специальные меры безопасности: так, после резонансного случая, когда в Санкт-Петербурге врача скорой помощи зарезал наркоман, докторам и фельдшерам в Казани запрещалось выезжать на вызовы поодиночке. Медика скорой помощи и сегодня нельзя отправить на вызов одного, если он на это не согласен.

— Ведь на вызове могут быть и пьяные компании. А ведь у нас фельдшеры — девчушки, мне по плечо. Не дай бог остаться в такой ситуации — один на один с пьяной компанией. А если они еще и с наркотиками! Но слава богу, в Казани я не помню трагических случаев с медиками. Все-таки, видимо, ценили и ценят еще все-таки медиков криминальные элементы, — рассуждает руководитель подстанции казанской «скорой».

Даниль Хабибрахманович вспоминает, что раньше люди вызывали скорую помощь только в действительно серьезных случаях. Думали, что, может быть, кому-то она нужнее. Сегодня, по словам нашего героя, «вызывают по каждому пустяку». Вот реальный случай: у человека повысилась температура, дома не оказалось жаропонижающего, а в аптеку идти не хотелось. Вызвали скорую: она же должна приехать в любом случае. И таблеткой снабдит, и осмотрит еще вдобавок!

— Обидно, что приезжая на эти вызовы, мы теряем полчаса — час времени на каждый, отнимая его у тех, кому действительно нужна квалифицированная помощь. Но этот час есть не у всех — некоторые не дожидаются. А причина — кому-то обязательно нужно было, чтобы к нему медики приехали без особого повода. У нас запрещено отказывать в вызове. Если человек набрал 03, к нему все равно приедет бригада или (если при опросе вызывающего оказывается, что не всё драматически плохо) участковый специалист, — объясняет доктор.

Много безрезультатных вызовов, когда докторов вызывают к человеку, который лежит на улице — нередко оказывается, что он просто пьян и спит. А на вопрос «Реального времени», что делать, если мы видим лежащего человека, доктор отвечает:

— Нужно подойти и посмотреть, действительно ли он нуждается в помощи. И если вы видите, что человек не спит пьяным сном, а находится в беспомощном состоянии — нужно вызывать «скорую». Буквально месяц назад был случай: мужчина подходит к своей машине, берется за дверную ручку и замертво падает на землю. Среди прохожих оказался спасатель, который сразу начал делать сердечную реанимацию. Реанимация длилась 1,5 часа, и он ее продолжил, даже когда приехала «скорая». Он делал компрессию грудной клетки — и, можно сказать, вытащил мужчину из лап смерти. Тот задышал, забилось сердце, его увезли в больницу. Потом выяснилось, что это была остановка сердца из-за инфаркта миокарда. Так что не все люди равнодушные…

Врачи и фельдшеры «скорой» нередко встречаются со смертью. Большая часть таких встреч — когда человек умирает еще до прибытия медиков, и они должны молниеносно определить, что послужило причиной смерти, сколько времени прошло с момента остановки дыхания и сердцебиения, начинать ли реанимацию. Если время упущено и биологическая смерть уже наступила — реанимация бесполезна. А вот если человек перестал дышать буквально перед самым приездом медиков — если возможно, его вытянут из клинической смерти.

— В этом вся трудность работы фельдшера или врача: оказавшись наедине с этой ситуацией, принять решение — лечить или уже не лечить. Главное — не навредить. Не оказаться в ситуации, когда ты не оказал помощь, и потому в твоем присутствии пациент умирает.

Но если реанимационные действия дальше бесполезны — сотрудники «скорой» должны принять решение об их прекращении. Констатировать смерть. Поговорить с родственниками умершего. И принять такое решение — по словам доктора, самое сложное в этой работе

При работе с пьяными людьми, бездомными или принадлежащими к тем или иным маргинальным кругам доктор, по его словам, брезгливости не испытывает. Безусловно, он не отрицает, что от человека, который не мылся больше недели, исходит зловоние. Но это не должно служить причиной для отказа в медицинской помощи.

— Мы постоянно с сотрудниками об этом проговариваем, потому что какой бы социально опущенный человек не был — он человек. Законы для всех равны. Конечно, потом мы едем мыть машину от запаха мочи, дезинфицируем. Бывало, что возили больных с трофическими язвами, где образуются опарыши. Ну как такого можно бросить? Конечно, увозили в больницу, пытались определить в гнойную хирургию, еще куда-то…

На памяти доктора не было такого, чтобы кто-то из его врачей на подстанции отказался работать с человеком из чувства брезгливости. Люди, которые учились 4 года на фельдшера, отлично знали, куда идут, и готовы ко всему.

Что врачам делать с людьми, которые отказываются от оказания помощи — тоже серьезный вопрос. По закону об охране здоровья, каждый гражданин России имеет право на лечение и на отказ от него.

— И если человек пытается отказаться от лечения, его пытаются убедить, объяснить ситуацию. И когда красноречие заканчивается, мы ему даем документ, под котором он должен поставить свою подпись. Под его подписью расписывается врач и фельдшер и мы просто уезжаем. А куда деваться? А вот в ситуации, когда против госпитализации больного выступает кто-то из его семьи — бригада имеет право вызвать полицию. Такой случай на моей памяти есть — только увидев полицию, родственники «выпустили» пациента в больницу. Но если этого не хочет сам человек — отвезти его в больницу насильно не имеет права даже полиция.

А что если бригада приезжает ко вполне благополучным людям, но те к нему грубы или невежливы? От врача и от его поведения на вызове зависит очень многое. Наш герой говорит, что далеко не каждый пациент вежливо и спокойно ждет доктора. Бывает разное. Но какая бы недоброжелательная атмосфера встретила врача — он должен постараться сгладить острые углы, не отреагировать на хамство или упреки, потушить конфликт или раздражение. К сожалению, у молодежи это получается не всегда — бывает даже так, что они уезжают ни с чем, присылая вместо себя другую бригаду. А вот у Даниля Хабибрахмановича, по его собственным словам, ни разу не было такого, чтобы не суметь найти общий язык с пациентом.

— Нас могли встретить словами: «Где вы были? Почему так долго едете? Умереть 20 раз можно за это время». Промолчишь, пройдешь в квартиру: «Здравствуйте, где можно помыть руки?» Руки помыл, присел, начал осматривать больного, разговаривать. И смотришь, уже у тебя с теплотой в голосе заботливо спрашивают: «Что вам дать? Полотенце?» Нужно просто промолчать 1 минуту и не огрызнуться. И любой, даже самый раздражительный человек с самым плохим характером, не будет дальше нагнетать. Если он, конечно, не пациент наших коллег-психиатров. Вот с такими, конечно, сложно разговаривать. Но у нас в городе есть три психиатрические бригады.

Если на вызове звучат слова «психоз», «возбуждение», упоминание о лечении в психиатрической клинике, туда стараются направлять психиатрическую бригаду. В ней три медработника: врач, фельдшер, санитар. Они обучены работе с буйными пациентами, знают, как подойти к ним, успокоить, какие меры применить.

В такие же жаркие летние дни, как тот, в который мы берем интервью у доктора, нередко поступают вызовы, связанные с жарой и отдыхом. Тепловые удары, несчастные случаи на пляжах (люди тонут) и на дорогах (неаккуратная езда на самокатах и моноколесах приводит к печальным последствиям). К этому медики на «скорой» традиционно готовы.

— Но основная часть вызовов — это действительно неотложка, когда повысилось давление. За границей на повышенное давление вызовов не бывает. А у нас, к сожалению, люди до сих пор не приучены лечить гипертоническую болезнь. А ведь нужно только вовремя подобрать препараты — 1 таблетку утром выпить и забыть, что у тебя есть давление. Понервничаешь ты или не понервничаешь, давление повышаться не должно. И все. А те вызовы на которые мы ездим, оставляют такое впечатление что эти люди если даже и встречались с врачами в своей жизни, то лекарства они просто не покупают и не пьют. Иначе откуда будет такая статистика? Наверное, 10-15% вызовов каждые сутки — это гипертоническая болезнь, гипертонический криз. У человека, который лечится — криза быть не должно!

Доктор рассуждает о медицинской грамотности: сегодня в интернете масса информации, которая общедоступна. Но порой эта информация оборачивается во вред. Самое страшное для врачей скорой помощи — не то, что их вызывают по пустякам, а, наоборот, случаи, когда их вызывают слишком поздно.

Например, у человека жжение за грудиной. Он начинает искать причину, начинает гуглить, «диагностирует» себе стенокардию и пытается ее снять домашними методами. Через два дня, наконец, вызывают скорую помощь. И оказывается, что у него уже не только инфаркт миокарда, но и отек легких, и ритм сердца нарушен.

— Или с утра проснулся, появилась слабость в руке. Посмотрел в зеркало — угол рта опустился, надувает щеки — одна щека «парусит». Уже медиком не надо быть, чтобы понять: вот оно — или ишемия, или сосуд пережался. Быстрее надо набрать 03, попасть в сосудистый центр, где еще что-то могут сделать. Нет, человек смотрит на себя в зеркало еще пару дней. На третий день вызывает скорую помощь — когда уже наполовину парализован. И с таким мы,к сожалению, сталкиваемся очень часто, — эмоционально говорит доктор.

Во время ковида количество вызовов выросло, по оценке нашего героя, в полтора раза. Были вызовы, которые поступали в полдень, а скорая к ним приезжала в полночь или даже на следующий день.

— Первые дни были страшные, непонятные, никто ничего не мог объяснить. Доходило до того, что мы, когда снимали первых пациентов с самолета, их телефоны им не отдавали, а складывали куда-то, чуть ли на утилизацию. Все личные вещи забирали. И бригады тоже защитить пытались противочумным костюмом так, что видеть можно было только глаза в очках. Тяжело было работать в этих костюмах. Но кому суждено было заболеть — болели. Мы ряд своих сотрудников похоронили — и врача, и фельдшера. Несмотря на то что и защита, и изоляция была, — грустно вспоминает Даниль Хабибрахманович.

«Скорая помощь» работает еще и на городских мероприятиях: без докторов там не обходится никогда. Всегда стоят медики и там, где произошел несчастный случай:

— Но наша задача, когда мы приезжаем, — спасение людей, которых спасатели уже выносят из очага и передают нам. Сами мы в очаг не имеем право заходить — только ждать у его границы. Выезжал я как-то, уже работая заведующим, на обрушение старого двухэтажного дома: его ремонтировали, и на чердачное помещение положили более толстый слой бетона, чем положено по инструкции. Пол чердака рухнул на второй этаж, а второй этаж провалился на первый. Мы там всю ночь продежурили, пока из завалов не вытащили всех людей. Я помню, даже тогда моему фельдшеру замечание сделали. Он по своей инициативе, слыша крики пострадавшего, пошел в подъезд и сделал обезболивающее человеку, который лежал под завалом. И тогда ему сделали замечание: «Какое право ты имел заходить в очаг? А если бы там рухнул лестничный пролет, ты бы там остался». То есть человеческий порыв в нем победил, он, не думая ни о чем, пошел помогать. И нарушил должностную инструкцию.

Вспоминает врач и еще один случай, когда медик нарушил инструкцию, чтобы спасти человека. Ребенок упал с 8 этажа на козырек магазина, в сугроб. Он остался жив, но получил травмы. На всю улицу раздавался его плач: «Мама, больно!» Но лезть на этот злосчастный козырек медики «скорой», по инструкции, не могли — нужно было или дождаться спасателей, или проникнуть на поверхность через балконы второго этажа. Спасатели приехали чуть позже, и пока их ждали — собравшиеся у подъезда люди наседали на медиков: «А вы чего стоите? Идите, спасайте».

— Фельдшер взвалил на себя мягкие носилки, взял сумку за плечи и полез по пожарной лестнице. В это время зеваки его уже фотографируют, через 2 минуты все уже в интернете, через 5 минут министр здравоохранения видит эту картинку, через 6 — уже звонит нашему главному врачу «Что твои там себе позволяют? А если он сорвется с этой лестницы?» Подъехали спасатели, в какой-то квартире открыли окно, ребенка вынесли. Все обошлось. Объяснительную с этого фельдшера берут, он говорит: «Я сам отец, как можно слушать крики?». Наши люди иногда нарушают должностные инструкции, но это потому что сердце по-другому не велит, — говорит Даниль Хабибрахманович.

Через год наш герой и его жена будут отмечать золотую свадьбу — пятидесятилетие со дня свадьбы. Как и Даниль Хабибрахманович, супруга тоже работала на скорой помощи, она была фельдшером. А значит, как минимум за долгие дежурства и бесконечные задержки на работе с него никогда не спрашивала — по себе знала, что это за работа и как много сил она отбирает. Наш герой говорит:

— Переключиться мне всегда помогает семья. Самый лучший отдых — жена, которая тебя понимает!

Впрочем, если доктору потребуется дополнительное медицинское понимание — недостатка в нем точно не будет. Потому что, кроме жены, на скорой помощи работает еще и его дочь — она тоже стала медиком. Внука в медицину отправлять не хотели, и даже отправили его учиться в энергетический техникум. Тот честно проучился положенные четыре года, получил специальность — и ушел учиться в медицинский колледж. Параллельно работал санитаром на «скорой». Теперь он уже фельдшер, ему 28 лет, и дед с удовольствием ведет с ним долгие беседы…

Только младшая дочка не пошла по стопам остальной семьи — она окончила КНИТУ-КХТИ, защитила кандидатскую диссертацию и преподает в родном вузе.

Наш герой рассказывает, что он очень увлеченный человек. И читал, и фотографировал. И на баяне играл, и на гитаре. И аквариумом занимается (200-литровый аквариум — это вам не шутки!), и за рулем по всей республике колесит ради собственного удовольствия…

Впрочем, врачом он остается всегда. В своем подъезде консультировал соседей, которые постоянно обращались то по одному вопросу, то по другому. В поездах, в другом транспорте старается скрывать, что он доктор (чтобы остаток пути не превратился в одну большую врачебную консультацию по общим вопросам), но если видел, что действительно случилась беда — конечно, применял все свое искусство.

— Был случай я ехал к родителям в Пермь, в поезде объявили: «Если есть врач, откликнитесь, плохо человеку». Я откликнулся. Меня ночью повели через два вагона. Там судороги начались у парня, и он во время судорог упал и вывихнул плечо. Он кричит от боли. Там еще один мужчина отозвался, он оказался хирургом. Мы вместе с вправили парню сустав, дали таблетку обезболивающего и спокойно пошли спать. На ближайшей станции его передали медикам. А в обычных ситуациях стараюсь скрывать свою профессию. Ни к чему это. Мы с женой как-то ехали, и нас спросили: «А вы где работаете?» А жена ответила: «Муж на скорой работает». На меня посмотрели и спрашивают: «Водителем?» Я кивнул. Так и ехал в роли водителя скорой помощи, и никто ничего больше не спрашивал, — улыбается доктор.

Больше двадцати лет, до того, как получить повышение по службе, Даниль Хабибрахманович работал врачом на вызовах — он вспоминает, как ему это нравилось:

— Мне нравилось лечить. Я работал сутки через двое. За месяц получалось 10 суток, когда мы были на работе. Я вприпрыжку бежал на работу и с таким же удовольствием бежал домой. Был счастливым человек, который с радостью бегал туда-суда, — смеется доктор.

А потом в его обязанности вошел контроль работы коллег: оформление документации, случаи на вызовах, исправление ошибок в практике молодых специалистов, административные вопросы. 70-летний доктор и это делает с удовольствием.

На наш традиционный вопрос о том, что главное видит в своей работе, наш герой, задумавшись, отвечает:

— Никогда не жил такими высокими фразами. Работал потому что надо работать, лечил, потому что меня этому научили. И я понял, что это моя миссия — оказывать помощь и лечить людей. Занимался и занимаюсь тем, что я умею делать. Сейчас в моем подчинении на подстанции 170 человек. И я думаю, подсказывать, как правильно в той или иной ситуации действовать, не менее важно, чем самому выезжать на вызовы… А еще мне нравится общение с коллегами. Молодежь очень интересная поступает! Она может быть грамотная, и в разговоре с ними чувствуешь, какие это умные ребята.

Разумеется, в бочке меда не обходится без ложки дегтя. Для Даниля Хабибрахмановича такой ложкой становится бумажная работа. Он говорит, что оформление карт пациентов и проверка правильности этого оформления отнимает огромную долю времени.

— Все наши документы идут в ФОМС, где за неправильное оформление документации (неразборчивый почерк врача, краткое описание симптомов и пр.) нам выписывают штраф. Поэтому моя задача — не пропустить мимо себя дефекты при оформлении медицинской документации и сохранить те деньги, которые нам выдали. Ведь они потом понадобятся и на зарплату, и на покупку оборудования и медикаментов, — объясняет доктор. — Поэтому я обязан делать эту работу, причем делать хорошо.

Наш герой размышляет: ему хотелось бы больше времени уделять обучению бригад, проработке практических знаний, разбору интересных случаев. Но, к сожалению, бумажная работа занимает много времени, и на все эти начинания его просто не остается.